Бывший проводник поезда Москва – Новый Уренгой по имени Ион рассказал то, о чём пассажиры обычно даже не догадываются. Романтика железных дорог, как выяснилось, существует только в воображении — реальность куда грубее, хаотичнее и опаснее.
Когда Ион пришёл работать, ему обещали трёхмесячное обучение. На деле — сжали всё в неделю. Настоящая школа начиналась уже в рейсе, где в первые же дни стало ясно: профессия идеализируется, а работа превращается в тяжёлый изнурительный марафон. О длинных прогулках по городам можно забыть — на конечной давали пару часов, которых хватало разве что на душ, быстрый перекус и борьбу со сном.
Пассажиры были всякие. От тех, кто требовал чай строго определённого цвета, до агрессивных любителей придраться. При этом проводники формально не отвечают за чужие вещи: воровство часто происходило из-за посторонних, которые проскальзывали в вагон. Но виноватым всё равно оставался проводник — «не доглядел».
Историй об отставших от поезда — море. Вроде бы предупреждаешь: стоянка двадцать минут. Но кто-то идёт за сигаретами, кто-то за пивом — а поезд уже трогается. Родственники в панике дёргают стоп-кран, вагоны подпрыгивают, люди падают со вторых полок. А где-то на станции в этот момент остаётся пассажир с пакетами в руках, наблюдая, как его поезд уезжает в никуда.
Порой происходили и ошибки самих сотрудников: посадили человека не в тот поезд или высадили на технической станции, перепутав её с обычной. Один мужчина вообще оказался в зимнем лесу среди сугробов — проводникам остаётся лишь надеяться, что он выбрался.
Хвостовой вагон — отдельная боль. Выпившие пассажиры порой шли туда, думая, что путь продолжается. Если дверь не закрыли вовремя, человек мог просто вылететь на рельсы. Таких случаев, увы, было достаточно.
Туалеты, лёд и опасные тормоза
Зимние рейсы превращались в испытание. В старых туалетах отходы замерзали прямо в трубах, образуя ледяные пробки. Проводникам приходилось выскребать всё вручную — а потом идти раздавать чай теми же руками.
На морозе нужно было успеть очистить тормозные колодки ломом, иногда за две минуты стоянки. Если не успел — риск аварии возрастал: поезд мог не затормозить вовремя, и машины на переезде оказывались под колёсами.
Вагон-ресторан — отдельное государство со своими законами
Ресторанный вагон жил по собственным правилам. Те же сотрудницы, что убирали туалеты, могли через десять минут готовить еду. В тарелках находили волосы и ещё много чего неприятного. Цены — заоблачные, поэтому люди шли «к своим» проводникам за алкоголем подешевле. И у проводников, конечно, «всё было».
Зарплата зависела от выручки — значит, никого не удивляло, что персонал активно «подогревал» спрос: обсчёты, уговоры, спаивание пассажиров. «Хозяйки» вагонов-ресторанов — внешне милые женщины — превращались в хищников, когда дело доходило до денег.
Штрафы, лотереи и торговля всем подряд
Официальный оклад — около 30 тысяч. Но штрафы могли «съесть» всё. Даже если ты дернул стоп-кран ради спасения человека, всё равно пиши объяснительную — а дальше решат, наказать или нет. План по штрафам тоже никто не отменял.
Чайная продукция выдавалась в объёмах, которые невозможно продать за один рейс. Нереализованное проводники выкупали из своего кармана и тянули домой мешками.
Особый «тариф» действий назывался просто: «покупай чай-кофе — и кури сколько хочешь». Купил лотерею — проводник «прикроет». Куришь тайком — попадёшься полиции.
«Матрешкин поезд» и подпольные заработки
Система неофициальных услуг была целым подпольным миром. «Зайцы» платили по километражу: одна станция — тысяча рублей. Свободные купе сдавались парам «на полчасика» — тоже за наличные. Передавали рыбу, икру, всё, что угодно. Проверяющие? Формальность. Рукопожатие начальнику — и все расходятся.
Не удивительно, что поезд Москва – Новый Уренгой прозвали «матрешкиным». Многие пассажиры считали, что проводницы должны выполнять их желания — и далеко не только обслуживать вагон. Некоторые не стеснялись подрабатывать тем, что им предлагали. Проводницы спаивали пассажиров, продавали дешёвое вино втридорога и создавали иллюзию «взаимного удовольствия». Всё это — ради дополнительной пары тысяч.
А когда кто-то требовал жалобную книгу, проводник приносил «нужную». Было две: одна — для похвал, вторая — для реальных жалоб. Руководству показывали, конечно, только первую.
Эти признания звучат как набор страшилок, но для многих проводников это была обычная рабочая рутина. От романтики железных дорог здесь почти ничего не остаётся — только тяжёлый труд, выгорание и бесконечный хаос, который остаётся за кадром для обычного пассажира.
